В начале XX века учёные, благодаря классической физике, считали, что поняли, как устроен мир. Казалось бы – главные научные открытия уже сделаны и законы мироздания работают как часы, но когда в 1926 году Вернер Гейзенберг сформулировал знаменитый принцип неопределенности, суть которого заключается в том, что частицы на субатомном уровне будто «размазаны» по пространству и невозможно точно определить их координаты и момент импульса, среди физиков началась почти что паника.
Вообще-то тревожные настроения среди ученых стали зарождаться еще раньше, в то время когда Макс Планк предположил, что видимый свет, рентгеновские лучи и другие электромагнитные волны могут испускаться только некоторыми дискретными порциями энергии, называемыми квантами. К тому же выяснилось, что может меняться и статус микрочастиц, поскольку существует такое явление как корпускулярно-волновой дуализм и в одних случаях частица может быть волной, а в другом, собственно, частицей.
Но когда окончательно стало понятно, что есть микромир, в котором субатомные частицы, ведут себя абсолютно не так, как в окружающем нас макромире, а законы физики вступают в противоречие не только с физикой, но и со здравом смыслом в принципе, ученым пришлось крепко задуматься над тем, что кроме Общей теории относительности должны быть другие законы, объясняющие странный мир квантов.
После того, как плавная и предсказуемая Общая теория относительности оказалась в неразрешимом конфликте с плутоватой квантовой механикой, лучшие умы человечества, начиная с Эйнштейна, принялись формулировать новую теорию, которая смогла бы примирить микро- и макромир. Так, начал вырисовываться фундаментальный физический принцип, получивший прекрасное название Теория всего или Теория струн, которая стала воплощением мечты всех физиков по объединению двух противоречащих друг другу ОТО и квантовой механики......
Journal information